Шаг за шагом, чувствуя, как странные войлочные сапожки шаркают по грязным, покрытым годовой пылью ступенькам. Она всегда поднималась туда пешком, потому что там, на четырнадцатом этаже, была сказка, а в сказку не ездят на лифте.
Ходила каждый день, сначала не одна, потом его забрали в армию, а он даже не пытался откосить - принц, что скажешь. Теперь она в одиночестве поднимается по лестничным пролетам, и только под сердцем его измятая фотография и письмо, которое она каждый день, вынимая из почтового ящика, кладет под куртку, грея его своим теплом, чувствуя, как еще не прочитанные строчки дают спокойствие и уверенность.Там, наверху, она еще проведет пальцами по ограде балкончика, потом зацепит струны старинного музыкального инструмента, которому они так и не придумали название. Нигде больше они не видели такого большого, не похожего ни на какие другие формы, предмета, издающего странные, дребезжащие звуки.
Она открыла дверь, подставила лицо ветру, и ее рука скользнуло под старое пальтишко и вынула письмо. Очередное, постоянное и традиционное вечернее, она так привыкла к ним за почти два года, привыкла, что заходя в старый блочный дом после поездки на троллейбусе, откроет почтовый ящик и пойдет наверх, будет там долго стоять, сначала прочтет бегло, быстро, надеясь, что ничего не случилось, потом замедлит дыхание, переведет взгляд на детский садик. Начнет читать, вглядываясь в каждое слово, дочитает до конца и перевернет - вдруг что написал на обороте. Окна детского садика начнут потухать. Она будет просто стоять и дышать листком бумаги, которого касались его руки, трогать каждое слово обгрызенными ногтями.
Привет, дорогая, у нас светит солнце, но я служу Родине, и у меня нет возможности насладиться им..
Он с самого первого дня служил в Афганистане, присылал ей оттуда смешные фигурки из слоновой кости.
Твой принц скоро вернется и у нас будет вечная сказка..
Они были, как принц и принцесса, у них было свое маленькое королевство - этот четырнадцатый этаж, откуда они смотрели не на звезды, а на потухающие огни детского садика, и где им играл странный инструмент, которого никогда и ни у кого не было.
После прочтения письма она уже завершала свой устоявшийся ритуал - ждала, пока потухнет последнее окно в детском садике, как зазвонил тридцатидвух-голосной полифонией старенький телефон - ну ведь в сказке не пользуются телефонами, а пишут письма. А зря, тогда бы она поняла, что за звонки берут мало, столько не берут за звонки в Афганистан. Она бы увидела, что смски отправляются без роуминга, а шумов и потрескиваний, как обычно бывает при дальних звонках - не было бы. Она бы просто поняла, что никакого Афганистана нет и не было почти двумя годами раньше. А так - она поняла это за два месяца до его приезда. Она даже не поняла, кто это был - просто ей сказали, что любимый поранился при чистке ружья и попросили ее приехать, привезти лекарства. Приехать в Московскую Область. Она стояла и чувствовала, как рушится сказка - пока не потухло последнее окно в детском садике.
Два месяца тушила сигареты, хотя никогда раньше не курила. Купила ультрасовременный телефон и манерно щелкала крышечкой после окончания разговора. Наманикюренными ногтями рвала письма, не вскрывая, прямо около почтового ящика. Заставила подоконник, где обычно писала ему ответы, кактусами. Перестала кормить около подъезда лопоухого щеночка и купила лысую кошку. Ездила на длинной спортивной машине. Подкладывалась под богатых мужиков.
Открывая в очередной раз ящик, увидела кроме обычного конверта от него, который не доживал и до лифта, официальный конверт - заказной.
Свидетельство о смерти ... ... ...
Потеря жизни в результате самобийства.
Сердце под дорогой кожаной курткой стукнулось о грудную клетку. Он должен был сегодня вернуться из армии, из своей Московской Области. Она сжала обычный конверт, зашла в лифт и нажала кнопку 14. Вышла и пошла пешком по старой лестнице, где теперь даже не осталось протоптанной тропинки в пыли. Шпильки утопали и не было слышно звуков, идти на самый верх было сложно, но она знала, что должна. Письмо положила, как тогда, под сердце, только теперь она не чувствовала тепла. Толкнула дверь, а ветер в лицо не дул, как раньше. Она начала скользить глазами, вчитываясь сразу, чувствуя, как слова тяжелым молотом бухают внутри тщательно выкрашенной и идеально постриженной головы.
Послушай, я знаю, что это единственное письмо, которое ты прочитаешь, из тех, что я посылал тебе после раскрытия моего обмана..
О да, он знал свою девочку, как облупленную и даже став не его девочкой, она все равно была ему понятна. Она видела, что его руки дрожали во время написания письма: буквы лепились к друг другу, прыгали из стороны в сторону. Строчки то растягивались, то сужались, как невидимые кольца, обхватывающие ее грудную клетку и мешавшие дышать.
Ты знала, что ты у меня одна, ты просто забыла, слышишь..
Она никогда его больше не услышит. Она будет только читать и перечитывать это письмо, единственное из всех, которое у нее останется, потому что все остальные она выбросила.
Подними глаза, я знаю, где ты сейчас, посмотри на окна детского садика, видишь там потухают огни? Они завтра зажгутся снова, так и наша любовь зажжется снова, но только в тебе, меня то уже не будет..
Она подняла глаза, взмахнула накрашенными ресницами, но взгляд уктнулся в громаду тюрьмы, нависающую над детским садиком.
Принцы не прожигают бездарно время под Москвой, принцы сражаются за свое королевство в самых горячих точках! Я просто устроил тебе сказку, ты ведь не смогла бы жить в реальности..
Она смогла. Ох, как она смогла. Она вырвалась из клетки сказки, но жить на воле, как все, - она не могла.
Я лишь хотел, чтобы наша сказка продолжалась!..
Она как всегда перевернула письмо, надеясь на надпись на обороте, еще не осознавая, что жестоко обманулась, что он лишь пытался сохранить в ней девочку. Маленькую, наивную, с принцем - вечную принцессу. И он знал, он знал, что она всегда переворачивает его письма, не желая расставаться с ним.
P.S. Раз уж ты не хочешь жить в сказке, так знай, что тот самый инструмент, имя которого мы так и не могли узнать, которое было нашим необычным струнным для балов - всего лишь внутренности от выброшенного пианино.
