По обыкновению, сидела она и мечтала сбежать, улететь, кружить по полям, мочить ноги в росе, собирать васильки и ромашки. Ее мечтания прервали тихие всхлипы. На скамейке сидел мальчишка, угрюмо опустив голову. Он был невысокого роста, худой, чумазый, в старых башмаках и грязной рубахе, но его лицо было по-детски красивым и милым. Фея прислушалась. Сквозь слезы было слышно: «Нет мне места больше ни в этом городе, ни в этом доме. Не примут меня назад в эту семью. Зачем им ни на что не способный сирота, который даже чугунки не начистит до блеска».
Тем временем на улице становилось все холоднее, и худенькое тело мальчика стало колотить от ветра и от мороза. Видимо, он давно не ел, потому что щеки его уже совсем впали. Он посмотрел на луну, которая была в ту минуту единственной его собеседницей, а тени – единственными прохожими в городе. У него в кармане оставалась последняя спичка, но он даже не мог развести костер – его тут же бы арестовали. Он нашел старый газетный лист и решил погреться хотя бы на минутку. В миг улица осветилась светом горящей бумаги, запах тлеющих типографских страниц разнесся по узеньким улочкам. Бумага сгорела, и снова наступила темнота и тишина.
«Зачем меня подобрали тогда, на дороге? Зачем приютили? Зачем не дали замерзнуть и умереть? Ведь никогда такому как я не будет места в этом городе». Он тихо повторил: «Такому как я: без имени, без семьи, без прошлого и без будущего…» По его испачканному сажей лицу соскользнула слезинка, она блеснула на лунном свете и скатилась на рубаху. Он прилег на скамейку, зная, что если сейчас уснет, то замерзнет и больше не проснется. Но его тело уже не слушалось его мыслей, оно леденело и гасло, как тот газетный лист…
Фея смотрела на него и плакала. Так плачет девочка, которая потерялась на ярмарке: вокруг много людей, шума, а она одна. Только в этом городе все спали, и никто не слышал, как на холодной скамье умирает ребенок. Они сыто посапывали на теплых, мягких перинах.
Фея поднялась на маленькие ножки, неуклюже поправила бант и сорвалась вниз. Она летела с крыши так плавно, но так стремительно. Она и не думала, что когда-нибудь осмелиться нарушить запрет цыганки. Она подлетела к холодному тельцу мальчика и согрела его своим светом. Улицы на секунду осветились, словно в полдень. Мальчику вдруг стало тепло и уютно. Он поднялся на ноги и почувствовал силу.
…А над городом, тем временем, зажегся еще один фонарь.
