НЭП... Удивительное время... Вроде бы уж решили: строим коммунизм, а в Москве и Ленинграде открываются казино, где щеголяют нарядами нэпманы и нэпманши. В нашем заштатном Луганске тоже чувствовались столичные веяния. Часть ранее национализированных домов была возвращена прежним владельцам. Открывались частные магазины, парикмахерские, гостинницы, рестораны...
Недавно мне в руки попала старая фотография. Датирована она была 1926 годом и запечатлены на ней рабочие и работницы эмалировочного цеха. Вглядываясь в лица людей, рассматривая их одежду, читая надприси на плакатах, висящих у них за спиной, я задумалась: а как жили лцганчане 80 лет назад?
Попытаемся представить себе будний день среднестатистических луганчанина и луганчанки. Допустим, он работал на паровозостроительном заводе им. ОР (тогда по привычке еще говорили: «Работаю у «Гартмана», Гартманом звали бывшего владельца этого завода). Она - в том самом эмальцехе, работники которого глядят на нас с высоты восьми деятилетий.
Вставали рабочие по заводскому гудку очень рано. Наш луганчанин уже проснулся и вышел на улицу. На завод он добирается пешком. По пути сворачивает на Базарную площадь: нада что-нибудь купить на обед. У площади полно подвод: в Луганске, в основном, гужевой транспорт. Редко увидишь мчащийся автомобиль, мотоцикл или велосипед. Гораздо чаше - человека верхом. (обычно это конный милиционер). Или экипаж. Экипажи - все с номерными знаками и тормозами. Но рабочему экипаж не по карману. Он рад тому, что идет на завод. Вокруг по улицам шатаются толпы людей, не знающих, чем себя занять. Это и безпризорники (тяжкое наследие империализма и гражданской войны) и безработные. Да-да, в Луганске 1926 года масса безработных, большинство из которых - женщины. Наш гипотетический рабочий покупает хлеб и колбасу. Конечно, можно купить еще и рыбу, сыр, а также фрукты (стоит лето): клубнику, абрикосы, груши, сливы. Еще лучше пообедать в столовой завода. Да вот незадача: талоны на обед у нашего героя закончились.
Он проходит мимо заведения с надписью «Для мужчин: распивочно и на вынос». Он провожает неказистое заведение тоскливым взором: здесь можно выпить хорошей луганской водки (ее производство восстановили около года назад). Но это - вечером. Сейчас мысли рабочего сосредоточены на одном: не «стучит» ли их дворник в ОГПУ? Ведь дворники, хоть и содержатся за счет домоуправления (которое покупает им даже свистки) не только поддерживают чистоту и порядок. Да, они метут двор, тротуар. Но кандидатура дворника утверждпется в милиции. И свсток ему затем, чтобы в случае беспорядков «сигнализировать» куда следует. Внимательно прсиматривается дворник к жильцам: кто к кому ходит, кто чего говорит... Так что у рабочего есть над чем поразмыслить. Занятый своими мыслями он приближается к проходной завода.
Примерно в это же время жена рабочего готовит себе завтрак. Сегодня она довольствуется хлебом, двумя огурцами и вареным картофелем. Мешкать некогда: ее ждет эмальзавод. После работы женщина идет в парикмахерскую: она решила постричься по-мужски, коротко. Длинные косы теперь не в моде. Да и где их мыть? Дома, в тазу? Бани - то в Луганске нет. То есть была, конечно, но здание ее обвалилось, а новую еще не построили.
Пока парикмахер «колдует» над ее волосами, луганчанка осматривает помещение. На видном месте висит постановление горсовета. От скуки и чтобы потренироваться (она горожанка в первом поколении, приехала на завод из села и лишь недавно научилась читать) наша героиня начинает его изучать. Из постановления следует, что парикмахеру при исполнении своих обязанностей запрещено курить. Руки у него должны быть чистыми (женщина машинально скосила глаза: да, руки у «цирюльника» не могли похвастаться чистотой). Приступая к работе, парикмахер обязан надеть чистый белый халат. Все инструменты надо дезинфицировать, а волосы сжечь. («Интересно, сожжет ли он мои»?).
Пока наша луганчанка осиливает последние строки, парикмахер заканчивает работу. Женщина смотрит в зеркало: да, она довольна результатом. Выглядит моложе, энергичнее, современнее. Сейчас бы мы
сказали,что у нее стрижка «а ля Зося Синицкая». Женщина идет домой. Путь ее пролегает по ул. Ленина мимо пивных, биллиардных, магазинов и кинотеатра «КИМ». В 1926 г. в Луганске было несколько кинематографов: «Красный маяк», «Безбожник», «Свет и знание». При клубе завода ОР тоже есть кинозал. Но прорваться туда трудно: у кассы невероятная давка, очередь не соблюдается, каждый надеется на свои локти и кулаки.
У кинотеатра висит афиша: «Сегодня первая серия «Отверженных» по роману В. Гюго. Скоро: «Россия Николая II и Лев Толстой». Заинтересованная афишей, луганчанка замедляет шаг. Она с удовольствием пошла бы в кино, но не одна, а с мужем. Но он сейчас точно «развлекается» в распивочной. Луганчанка вздыхает и проходит мимо афиш. Ни романтической любви, ни шикарных нарядов у нес нет. Одета она в старое ситцевое платьице, на голове повязана косынка. Служащие женщины, конторщицы, конечно, имеют больше возможностей и денег, чтобы изощряться: одевают и чулки, и шелковые блузы, перевязанные шелковыми же галстучками, носят прямые серые или черные брюки, ботинки. Иногда этот наряд увенчивает фуражка. Луганчанка приближается к бараку, в котором они с мужем живут.
Темнеет, а бандиты и беспризорники не дремлют. Соседки рассказывали ей, что недавно детишки-хулиганы подожгли мост через Лугань. А уж разбоем, кражами трудно кого-то удивить. Гоп-стопники вооружены кинжалами, ножами и даже револьверами. Правда, действует так называемая революционная законность и за полгода было расстреляно 23 бандита, однако не стоит забывать и о другой опасности: бешеные собаки. Их много развелось в городе, много было и покусанных луганчан.
Разные мысли крутятся в голове женщины:и что приготовить на ужин, и как быстрее лечь спать, ведь она устала. Детей у женщины нет, что ее очень печалит. Она жалела сирот, которые подделывали денежные знаки, а потом сидели в колониях. Сироты жили очень тяжело, впроголодь. Государство устраивало детские приюты и детские коммуны. Но по рассказам тех же вездесущих соседок, луганчанка знала; кормят там отвратительно. Не так давно девушки одной такой коммуны с ул. Ростовской пожаловались в горсовет на заведующую. Выяснилось, что она кормила воспитанниц одной селедкой с хлебом; молоко давала разбавленное, а сахару не давала вовсе. Девушки подрабатывали швеями в одном цеху, никаких развлечениий для них не было. Да еще один из воспитателей, Фоменко, водил к себе крашенных барышень нехорошего поведения. Не иначе, как «цеплял» их у гостиницы «Россия», которую арендовал Зисман.
Наша луганчанка заходит в свой барак. Проходя двор, она затыкает нос: отхожее место и мусорная свалка упрямо не хотят ароматизировать воздух вокруг. В своей массе живут люди небогато. Редко у кого имеется патефон. А она так любит песню: «Крутится-вертится шар голубой...»!
Особенно донимает всех скученность, а также необходимость готовить еду в одной кухне. Даже милиционеры живут тесно: в одной комнатушке по две семьи с детьми. В последнее время, правда, рабочие завода ОР стали брать себе земельные участки (разрешение давал горсовет - конечно, бесплатно, никакой продажи). За прошлый, 1925 г. было построено более тысячи частных домов. Много строили и многоэтажек.
Но проблема пока оставалась.
Сегодня у них традиционный ужин: хлеб, сало, помидоры, чай.
Собирая на стол, наша луганчавка вспоминает, как сегодня с девочками в цеху они читали газету. Это была «Луганская правда». А вслух они прочли заметку о городском саде: «Была плата за вход в Сад им. 1 Мая 20 копеек. Нельзя сказать, что очень уж дешево. Многим не по карману. Казалось бы, повышать плату дальше некуда. Но администрации Сада не до интересов городской публики. Наперекор всем и всему она увеличила плату за вход до 25 коп. Луганчанка вздохнула. Значит, теперь она будет гулять в саду еще реже. А ведь и так они с мужем ходили туда не каждое воскресенье.
Перекинувшись на кухне парой фраз с соседками (одна была без ума влюблена в брандмейстера, служившего в пожарном депо, а другая, машинистка, озабочена начавшейся украинизацией - документы теперь нужно было печатать на украинском языке) наша луганчанка встретила мужа, еле державшегося на ногах. Ну, теперь - ужин, и можно спать. Еще один день прошел...
