- Стой! Куда ты прёшь, идиотка! – Люда схватила свою восьмилетнюю дочурку за капюшон, и толкнула обратно к входной двери, - Сколько раз тебе говорила дальше этой клеенки не заходить. Давай ногу! 

 

 

- Стой! Куда ты прёшь, идиотка! – Люда схватила свою восьмилетнюю дочурку за капюшон, и толкнула обратно к входной двери, - Сколько раз тебе говорила дальше этой клеенки не заходить. Давай ногу!

            Люда сняла обувь с дочки, потом с себя и юркнула в ванную её мыть. Вышла, поставила обувь на пол и обвела её мелом, нашептывая слова молитвы. Потом грозно посмотрела на дочку, которая испуганно жалась к входной двери.

            - Чего ты к ней липнешь? Ты же знаешь, что она заражена, - и Люда снова стала толкать девочку, придавая её телу то положение, которое, оно должно было по её мнению иметь.

Достала бутылочку со святой водой и стала брызгать на дверь, на девочку, вылила каплю себе на ладонь и провела мокрой рукой по лицу.

            - Давай куртку, и ступай в комнату.

Верхнюю одежду, прежде чем повесить на вешалку она трижды перекрестила.

            Девочка уселась на полу, поджав под себя ноги. Мама возилась на кухне, и громко, чтобы дочке было слышно в другую комнату, наставляла:

- Диавол не дремлет, он повсюду расставляет свои сети, и заманивает нас. Войско его ходит по земле, и числу его нет предела. Бесы и демоны губят души наши. И нет нам от них пощады, потому что погрязли мы в грехах и прегрешениях, и не желаем встать на путь спасения. Но Господь милостив к рабе Людмиле и рабе Ксении он послал им эту обитель, в которой совсем нет нечисти, и мы обязаны….

Девочка почти ничего не слышала. Она думала о своём. Очень хотелось спать, поскольку уже было поздно, но ещё больше хотелось есть. Она уже ела сегодня в школе. Но она согрешила. Она тихонько, чтобы никто не видел, украла недоеденные котлеты из горы грязной посуды, и наспех выпила недопитый кем-то компот. Он был очень вкусным, сладким. Мама никогда не покупает сахар, говорит, что это искушение от Диавола, чтобы развратить нашу плоть и привести к погибели. И вообще еда – это потакание греховной плоти. Мама считает, что пища должна быть безвкусной, а ещё лучше вообще ничего не есть, а только молиться. Но после молитв живот все равно продолжает болеть.

Однажды ей приснился сон, в котором она была птицей. Большой и красивой, с мощными белыми крыльями. Она парила высоко в небе, а потом внизу увидела мышку. И сразу же она камнем упала вниз, и проглотила свою добычу. Мышь была мягкая и по вкусу похожа на школьную котлету, а когда Рита проснулась, то удивилась, что чувствует себя сытой. И теперь, когда очень хотелось есть, она снова представляла себя этой птицей, «съедала» мышь, и чувство голода отпускало. Так она поступила и сейчас. Она знала, что всё, что она делает – это грех, но ведь маме никто не расскажет про мышку, правда?

-  Ритка!!! Ах ты, грешница проклятая! Наказание Господне, погибель моя, как ты могла уснуть? Я тебе святую правду рассказываю, открываю тайны спасения, а ты дрыхнешь, гадость такая, - и Люда толкала дочку, била куда попадёт, а девочка не издавала звуков, знала, если хоть пискнет, то будет еще хуже, только лицо закрывала руками.

Люда вытолкала ее на кухню. Девочка рухнула на колени. И вместе с мамой глядя в угол, в котором висело больше десятка икон разного размера, они начали молиться:

- Отче наш, Иже еси на небеси! Да святится имя Твоё, да приидет Царствие Твоё, да будет воля Твоя…

Мама читала много разных молитв и следила за Ритой, чтобы та тоже читала. Но когда у зажженной свечи сгорела внушительная часть, мама быстро закончила чтения, и потушила фитиль. Свечи надо было покупать, а денег у них всегда было мало.

На ужин были макароны. Мама их не промывала и не солила, и даже не сливала воду, получалась склизкая жижа. Перекрестив тарелки и рот, они принялись за еду. Рита давно научилась есть подобную стряпню.  Главное есть пока еда еще горячая, глотать быстро, не пытаясь ощутить вкуса. И еще надо задерживать дыхание, тогда не почувствуешь не только вкуса, но и запаха. А если еда вдруг «попросится» обратно, то надо делать вид, что ты этого не понимаешь и думать о чем-то другом, например, какие красивые картинки в книжках.

После скудного ужина, Рите еще больше захотелось есть. Но мама встала и начала читать благодарственную молитву. Рита послушно сделала то же самое. Боковым зрением она увидела, что сбоку возле газовой плиты, лежат несколько сырых макарошек, наверное, мама рассыпала, когда варила. Рите захотелось их поднять и съесть. Они вкуснее чем вареные, приятно,  когда они размокают во рту, а если поспешить и разжевать, то они хрустят. Но получать удовольствие – это грех. Однако Рита решила, что если у неё будет возможность, она их съест. Главное чтобы мама не видела.

- Мой тарелки, - сказала мама подобревшим голосом, - Когда тебе было только три года, мы ездили в Лавру, и ты обошла её всю, и целовала почти каждую икону, и наносила на себя крестное знамение. Люди дивились тебе, а мое сердце радовалось. Теперь же грех проникает в душу твою, и разъедает её словно ржавчина. Тебе надо больше молиться.

Люда наблюдала, как дочь моет посуду. Девочка вырастала стройной. Ее движения были плавными, а фигура обещала быть

очень привлекательной. У матери же наоборот тело было грубым, бесформенным, талия и грудь практически отсутствовали. Черты их лиц тоже отличались. У дочки они были четкими и яркими, у матери расплывчатыми. И волосы у дочери были густыми, в отличие от жиденьких материных.  Проклевывающаяся красота Риты разозлила мать. Она её с силой толкнула на мойку:

- Как ты моешь? Тарелки же грязные! – несколько раз ударила и вытолкала от посуды, - иди спать, я сама домою. И помолись перед сном, грешница.

Рита послушно отправилась молиться и спать. Губы автоматически шептали слова молитвы. Мама один раз заглянула проверить. Мысли опять были далеко. Рита помнила тот день в Лавре. Там было красиво, совсем не так как у них дома. Квартиру давно никто не белил, и стены сильно почернели. В коридоре до половины были панели, покрытые масляной краской. Они тоже были древними. Много кусочков краски отпало. А коричневая магнитофонная лента, отделявшая краску от мела, во многих местах отклеилась и уныло свисала. Никто её не подклеивал, и до конца тоже не обрывал.

В Лавре было очень светло. А у них дома всегда тускло. Лампочки мама ставила только на 25 Вт, и не прикасалась к ним, пока не перегорят, поэтому они были в пыли и обгажены мухами. Люстр и плафонов никогда не было.

А еще в Лавре очень приятно пахло. Ладаном и какой-то свежестью. Дома тоже зажигали ладан, но пахло больше сыростью, и воздух был затхлый и прелый. Мама никогда не проветривала комнату, чтобы нечистая сила с улицы не попала в дом.

Да, Рита целовала тогда иконы, но она делала это, потому что почувствовала, что мама ждет от неё именно этого. И иконы показались ей особенными, светящимися добротой и лаской. А иконы в их квартире были темными и холодными.

Она хотела сделать маме приятное. Но, наверное, опять согрешила, потому что больше они по церквям не ходили. Мама сказала, что все в церквях отступники, и все искажают слово Божие, и только она одна знает всю правду о Господе, и о пути Спасения. И что всех надо остерегаться и хранить чистоту души и сердца.

Мама тихонько вошла, разделась, и  почти сразу же раздался храп. А Рита еще долго не могла уснуть. Завтра в школу идти не надо. Жаль. Значит, обедать она почти не будет. Когда-то учительница подложила в её рюкзак банан с запиской « Рите от Нины Николаевны». Он был очень-очень вкусным. Каждый  кусочек ей хотелось держать во рту как можно дольше, но он совсем не удерживался и проглатывался очень быстро. Ничего подобного она никогда не ела. Правда потом ругала себя, за то, что искусилась, но когда через некоторое время нашла в рюкзаке виноград, то тоже ела его с удовольствием.

Рите нравилось ходить в школу. С детьми она особо не играла, но с удовольствием смотрела на их игры. Хотя подружиться ни с кем, не получилось. Рома, который сидит впереди неё, на летних каникулах ездил в Крым. Он рассказывал про моторные лодки и про дельфинов. Рита заворожено слушала его истории, она никогда не видела моря.

Записок больше не было. Рита и так знала, кто ей время от времени подкладывает в рюкзак фрукты.

Однажды мама забрала её со школы раньше обычного. И увидела в рюкзаке яблоко, которое Рита еще не успела съесть. Мама её била и ругалась. Это страшный плод. Если бы Ева его не съела, люди бы не мучились и не страдали, не болели и не умирали, а имели бы жизнь вечную. Она раздавила это яблоко ногой, а потом испугано стала собирать изуродованную мякоть, понесла в мусорное ведро, место на полу долго замывала, брызгала святой водой и крестила. Рита не помнит, говорила ли она маме, что это учительница ей дала яблоко, или нет, но больше в рюкзаке фруктов не появлялось.

Жаль, что вкусная еда ведет к погибели. К Новому году всегда в школе дают подарки: конфеты, печенье, мандарины. Мама четко следит, чтобы ничего из этого капкана от нечестивцев не было съедено, и всегда выбрасывает его на улице в мусорный бак. Рита еще никогда не ела шоколадных конфет.

Мыши скребутся. Это они едят оброненные макарошки возле печки. Жаль, что они добрались до них раньше Риты.

            *          *          *

Люда работала когда-то на заводе. Её сократили, но из однокомнатной квартиры не выгнали. Ритку она нагуляла. Небольшой выпивончик был на работе, и один красавчик с ней развлёкся. Понятно, что Люде он ничего не обещал, и жена у него была, а зачем родила, и сама не знает. Потом она обратилась к Богу. Крестила Риту, и дала ей имя при крещении Ксения. Обращалась к дочери и так, и так. Но когда на неё сердилась, всегда называла Риткой.

Зарабатывала, помогая одинокой пенсионерке. Семёновна была злая, капризная и жадная. Люда все терпела, и искренне надеялась, что подобное смирение ей зачтётся.

- Ты опоздала, - скрипучим голосом произнесла Семёновна, - Я уже совсем от пыли задыхаюсь. Мой полы быстрей. Да бурак вначале варить поставь. Бурака хочу. И кашу пшеничную.

Люда все покорно исполняла. Семёновна лежала на кровати, искоса поглядывая, как идёт работа. Она заставляла мыть без швабры, и всегда следила, чтобы Люда почаще меняла воду. Когда пришло время мыть под кроватью, Семёновна вставать не собиралась. Она всем телом напрягалась, чтобы металлическая сетка прогнулась как можно ниже, и Люде мыть было ещё неудобней.

- Хорошо там мой. Там мой кот нагадил, надо отмыть.

Люде было неудобно, она лежала на животе, голову поднять было невозможно, а кот успел нагадить не один раз. Но она безропотно мыла. Семёновна начала раскачиваться. Сетка прижимала Люду к полу, воняло, голова кружилась, но она продолжала мыть.

«Вот гадость какая, - думала про себя Семёновна, - хоть бы чуток возмутилась. Нет же, терпит».

- Людка вылазь уже. Бурак готов. Потри на тёрку с чесноком и майонезом. И хлеб белый возьми. А в кашу масла не жалей. Давай.

Люда все сделала и поставила тарелки на табуретку возле кровати. Семёновна громко чавкала, сильно крошила хлебом, а в конце перевернула табуретку и остатки еды очутились на полу. Люда машинально нагнулась, чтоб собрать всё в тарелки, но получила палкой по спине:

- Не тронь, пусть Маркиз ест, - она начала крошить на пол недоеденный хлеб, и перемешивать палкой с кашей. Кот ел мурлыча. Потом выпрыгнул на кровать, и начал умывать лапой мордочку.

- Свеклу можно убирать? – робко спросила Люда.

- Бурак, - поправила её Семёновна, - убирай.

Люда мыла это место второй раз за сегодня.

- Тарелки вымой, - Семёновна думала, чем же можно обидеть Людку, что ж она такая терпеливая, аж противно. Ну, ладно, завтра. Достала кошелечек, на котором сидела, нашла три гривны, кинула на пол.

Люда посуду уже вымыла, и принесла литр воды, чтобы поставить на табуретку.

- А откуда воду набирала, с крана или из фильтра?

- Из фильтра конечно.

- Ты гляди мне. Вон деньги за сегодня. Завтра придешь – стирать надо.

Люда подобрала с пола деньги, попрощалась и пошла домой.

На них она могла купить булку хлеба, но купила только половину. Ведь не хлебом единым жив человек. А дома ещё липовый цвет есть.

 

Рита знала, что кроме липы ничего съедобного нет, и чай уже заварила. Но не пила, ждала маму. Да и есть уже не очень хотелось. Ощущение голода длится не постоянно, а приходит моментами. Вялость, слабость и сонливость сменяется, очень сильным желанием поесть. Иногда оно бывает мучительным, но нужно просто перетерпеть. Расслабиться, выпить воды, и думать о чем-то другом, занять себя каким-нибудь делом. Если это удаётся, то в теле появляется легкость и силы что-то делать.

Рита сейчас находилась как раз в таком состоянии. Ей было радостно, хотелось бегать и весело смеяться. Но смеяться нельзя, мама много раз била её за смех. Диавол так отвлекает наш ум, чтобы выкрасть душу. Пока мы смеёмся, он проникает в нас и ведет к погибели.

Рита вздохнула, и решила порисовать. Стула у неё не было. Она рисовала стоя на коленках. Было нормально, ведь стол был низенький, а стояла она на стареньком ватном одеяле сложенном вдвое.  Да это и не стол был, а большая доска лежащая на кирпичах. Эти кирпичи мама почему-то украла на стройке, и не один раз била за это Риту. Потому что воровать – это грех, а согрешила она из-за Риты.

Рисовала простым карандашом, ведь краски, фломастеры и цветные карандаши можно брать только в школу, однако рисунок виделся ей цветным. Уже давно кончилось лето, но она всё ещё вспоминала рассказ одноклассника. Рисовала теплое море, в котором плавали дельфины, и играли разноцветными яркими мячами. В центре рисунка был большой корабль, на котором плыло солнышко. В небе множество маленьких тучек. Каждой Рита рисовала весёлую улыбку.

 

Щелкнул замок.

- Раба божья Ксения, я пришла. Ты утром молилась?

-Да, мама.

Люда быстро смыла с обуви нечисть мирской жизни, очертила мелом обувь,  побрызгала святой водой двери и умыла лицо.

- Уроки сделала?

- Почти.

Люда взглянула на стол и увидела рисунок.

- Это что? Ритка!!! Ты  что уже о яхтах мечтаешь? Ах ты дрянь, тупорылая тварь, - и мама с силой принялась колотить дочь. - Отступница. Рассадник порока. Я знала, что школа тебя испортит. Это они тебя учат идти к роскоши и яхтам, а не к спасению. Это они толкают тебя на путь погибели. Не пущу, не пущу, покайся и молись! Да не ступит нога твоя в школу нечестивцев, которые сеют разврат и гноят души наши.

  Девочка закрывала лицо руками, втягивала голову в плечи, а потом первый раз за всю жизнь сказала:

- Не бей меня, мама. Мне больно.