Когда я училась в университете, мне в руки попала хорошая книжка. Называлась она, кажется, «Этнопсихология для дипломатов». Книга привела меня в восторг. В ней рассказывалось о том, как надо молодому дипломату общаться с йеменцами, скандинавами и прочими шведами. Среди прочего автор развивал теорию, согласно которой поведение, образ мыслей, внешность человека зависят прежде всего от его этнической принадлежности. Так, никому в голову бы не пришло послать в арабские страны в качестве посла женщину. Там бы ее просто не восприняли.
Теперь - о «луганском характере». Всякий, кто хоть раз бывал в Донбассе, замечал, что здесь живут необычные люди. И это еще слабо сказано. Ну, а те, кто здесь живет, часто сами не замечают, что в родном краю за советский период произошла сильная денационализация. Многие обычаи были утрачены навсегда. Хотя, может быть, и не навсегда? А были ли они, эти обычаи, здесь вообще? Вот что я попыталась выяснить. Что у меня получилось, вы можете прочесть.
Плавильный котел, или «Дикий Восток»
Само уже появление Луганска (и людей в нем, вот что главное) окутано тайной. Сколько копий было сломано по поводу: кто же все-таки основал самый старый район города - Каменный Брод?
Одни с пылом пытаются доказать, что - украинские/запорожские казаки. «Каменный Брод,-древнейшее запорожское займище, старожитная казацкая маетность. В 1740-1750 годах здесь зимовниками и хуторами, в землянках и шалашах, сидело несколько семейств людей малороссийской нации. В 1755 г. к ним присоединилось на постоянное жительство около ста семейств из православных иностранцев, перешедших в подданство России», читаем мы у Феодосия Макарьевского. Другие отказывают в первенстве украинцам и видят «отцами-основателями» Камброда сербов. Третьи (и это даже странно, при всем обилии источников, в том числе - письменных) - и вовсе чтят «отцами-основателями» каких-то «мифических» русских. Откуда они прибыли в будущий Каменный Брод, когда и главное - зачем? - загадка. Видимо, «исследователи» не морочат себе голову такими, на их взгляд, несущественными вопросами. Приехали строить литейно-пушечный завод и работать на нем. Точка. И это в 1750-е годы, когда сама идея постройки литейного завода в этом негостеприимном крае еще не озарила ни одну светлую голову? Ну да пусть их. Для нас главное - выяснить, что же за гремучая смесь получилась в итоге в крае. В начале население было малочисленно. А потом плавильный котел переплавил в себе такие народы: донских казаков, украинских казаков, сербов, венгров, русских, молдаван, греков, армян, евреев, поляков... Кого еще забыла перечислить? Да, татар, хотя их было совсем мало.
Японский исследователь Гироаки Куромия, автор книги «Свобода і терор у Донбасі» дал очень удачное определение Донбассу. Он назвал его «Диким Востоком» по аналогии с Диким Западом. Сюда бежали от крепостного права, от преследований властей, бежали раскольники, бежали преступники, позже, уже в 20 веке сюда бежали от раскулачивания и репрессий. Бежали в поисках свободы. И - иногда - даже находили ее.
У Г. Куромии есть сведения об одном французе-католике, который приехал в Юзовку (Донецк) в 1908 году решать какие-то свои дела, связанные с промышленностью. Этот француз писал в письме на родину, что климат в Донбассе плохой. Ему показалось, что летом здесь жарче, чем в Палестине, а зимой - холоднее, чем в Санкт-Петербурге. Добавьте сюда эпидемии и болезни: холеру, тиф, золотуху, ревматизм, венерические заболевания и даже... цингу. В результате этих всех факторов люди рано старели и часто 35-летний человек выглядел на все 55.
Каждый народ приносил и привозил в Донбасс что-то свое, исконно национальное. Вот как например выглядели в глазах великороссов украинцы. Начнем, пожалуй, с чисто внешнего описания. Женщины носили запаску (плахту), вышиванку и кирсетку, на голове - очипок (девушки его не носили, а волосы заплетали в косу, носили ленты, украшали волосы цветами). Лаптей здесь не знали. Ходили либо босиком, либо в черевиках, либо в чоботах. Достаточно легко представить себе слобожанку, красивую девушку, которая идет по селу. На шее ее - намысто из кораллов с дукачами. Костюм мужчин даже описывать не буду. Почему? Наверное, потому, что тогда (да и сейчас) в Украине население было очень склонно к матриархату. Вот и великороссы замечали, что украинский мужик достаточно ленив и скуп, зато его жена - энергична, причем эта энергия распределяется поровну между работой, обихаживанием мужа, детей, посещением церкви, склоками, бранью и приводом мужа из кабака (а часто она его еще и несла на себе). Украинец с женой своей обращался лучше, чем русский - со своею. Причем украинцы очень редко женились на «московке», считая ее «кислой». Вражда между «хохлами» и «москалями» была традиционной. Именно этими обидными прозвищами они друг друга и называли. Характерны поговорки украинцев: «Боже мій, Боже мій! А ми твої, а чиї ж то москалі?» или «Тату, тату, чорт лізе в хату. Мовчи, синку, нехай лізе, аби не москаль». Интересно, что русские мужики наоборот - стремились жениться на украинках, из-за чего часто возникали драки. Масло в огонь подливало и участие в этих драках шахтеров, которые тоже считали украинок красивыми, опрятными, работящими, веселыми.
Интересно, что русский обычай ставить забор вокруг дома украинцам не нравился.
Очень любили украинцы пышно праздновать свадьбы и крестины, похороны и поминки. Национальная украинская жизнь на Слобожанщине не слишком отличалась от остальной Украины. Те же песни, те же обычаи, те же забобоны (суеверия), та же мова. Приведем один пример. В начале 19 века директором Луганского литейного завода стал Густав Гесс де Кальве, австриец, участник наполеоновских войн, инженер, музыкант. Волею судеб попавший в Россию, он очень увлекся собиранием украинских песен. Написал целую научную работу, посвященную этой теме. В ней он приводит тексты украинских народных песен. Вот одна из них: «Ой воли ж ви мої, та й полови! / Чому ж ви не орете? / Ой літа ж мої, літа молодії! / Чому ж так марно йдете? / Ой ти поїхав, мене покинув, / А я, бідна, плачу; / Виплакала очі / В темнії ночі, / Тепер світа не бачу. / Ой спориш. Спориш, та й по дорозі, / А трава по облозі. / Ой нема ж правди в цілім світі, / Тільки правди, що у Бога».
В каждом селе была своя ворожея, которой очень доверяли. Селяне вообще любили ворожбу. Язычество было неискоренимо и в этой части Украины, что проявлялось особенно в праздновании Иванова дня. Парни и девушки плели венки, проводили ночь у воды, прыгали через костер... Конечно же, ходили с колядками на Рождество, а весной девушки 12-13 лет пели веснянки. Девки страстно любили наряды, песни и пляски.
Теперь насчет суеверий. Вот как крестьянка из слободы Кабанья представляла себе старую ведьму: «Высокая, худая, костлявая, несколько сгорбленная, растрепанные или выбившиеся из-под платка волосы, большие, с сердитым выражением глаза, желтые или серые, косой из-под насупленных бровей взгляд, всегда в бок, рот широкий, губы тонкие, подбородок выдавшийся вперед, руки длинные». Обычно крестьяне Старобельского уезда на вопрос: «Кто такие ведьмы?» отвечали: «Ведьма - это женщина, доящая по ночам чужих коров и портящая их». Кстати, по всей Европе бытовало именно такое определение ведьмы, так что украинцы были в этом смысле европейцами.
В украинцах язычество органично переплеталось с христианством. В Музее народной архитектуры и быта НАН Украины (Пирогово), в луганских областных краеведческом и художественном музее хранятся красивые иконы и вышивка. Иконы - работы местных мастеров, а рушники и вышиванки - местных мастериц.
Кстати, украинцы были по природе своей более набожны, чем великороссы. Забитая русская баба читать не умела, лишь била поклоны перед иконами. В то время, как украинка, наученная грамоте, знала не менее десяти молитв наизусть, и молилась каждый день. Радует, что украинская набожность почти никогда не перерастала в религиозный фанатизм.
Путешественник, некий В. Донецкий, побывав в поселке при Луганском заводе в середине 19 века, отмечал трудолюбие здесь живущих мастеровых. Жены мастеровых были рукодельницами, а кроме того занимались огородничеством. Во многих домах был самовар, который тогда считался предметом роскоши. В начале 20 века в быт луганчан уверенно входит кузнецовский фарфор и фаянс. Не была чужда мастеровым набожность. Особенно любили они праздновать день Святого Николая (6 декабря). Каждый приглашал в дом священника, чтобы отслужить молебен. В воскресные дни церкви также были наполнены молящимися. В начале 20 века в Луганске при каждой церкви была церковно-приходская школа. Деньги на ее содержание давали прихожане.
Может быть, этой набожностью и объясняется низкая преступность, очень редки были драки, убийства. Кстати, женщины редко совершали преступления. Удивительно, что по статистике количество самоубийств иногда превышало количество убийств. В то же время было мало пьяниц, мало незаконнорожденных детей. Впрочем, мастеровые Луганского завода в праздник после обедни были не прочь погулять в каком-нибудь Безумном или Вергунке (соседние селения, где водка продается дешевле) и оставить там трудом приобретенную копейку. Однако молодое поколение предпочитало пьянству прогулки в саду, где играла музыка. Воровством и мошенничеством обычно занимались бродяги и проходимцы. А если преступления совершали «свои», то осуществлялось нечто вроде суда Линча. Поймав вора, народ сбегался со всех сторон и, не спрашивая, виноват он или нет, начинал бить его всевозможными способами, обрывать ему волосы на голове и бороде, крутить голову, вешать вверх ногами, бить палками и веревками... Женщин же, пойманных на воровстве, водили с украденными и привешенными на них вещами по улицам, смеялись над ними и «всячески тормошили». Этими наказаниями заканчивалось дело и часто до сведения начальства и суда не доводилось.
Воровство в Луганском заводе случалось редко. Выходя из дому жители не запирали двери своих домов. В. Донецкий приводит любопытную легенду, объясняющую название «Гусиновка». Якобы в начале XIX века на выгоне паслись гуси. Одному отставному инвалиду вздумалось полакомиться однажды гусятинкой. Он и украл несколько гусей, ведь за ними никто не присматривал. Виновного быстро нашли. Но никто не смог забыть этого случая, поэтому, когда начали заселять это место, прозвали его Гусиновкой.
Если русский завоевывает мир с помощью меча, то украинец предпочитает завоевывать мир как адвокат в суде. На Слобожанщине любили судебные тяжбы и споры. В результате этого доход казны от продажи гербовой бумаги в этих регионах был выше, чем по империи.
Что сближало русских и украинцев, так это - нелюбовь к евреям. Во-первых, евреи исповедовали иудаизм, чуждую религию, жили изолированными общинами. Во-вторых, славянам было известно их сребролюбие, они содержали шинки, давали деньги в рост и занимались подобными же непотребными с точки зрения христианина вещами. К тому же, слишком мало евреев работало физически на шахтах и заводах. Они предпочитали быть хозяевами лавок и магазинчиков, фотографами, парикмахерами и врачами.
Немалую долю населения Луганщины составляли донские казаки. У них был свой, особый уклад жизни. Женщины были обучены грамоте, всегда нарядно и ладно одеты. В отсутствие мужей (которые служили в войсках Всевеликого войска донского) они работали за троих. Между тем отношение к женщине у казаков было своеобразным: когда рождалась девочка, в семье никто не радовался. Радовались мальчику, потому что на него сразу выдавали большой пай земли. А казаки очень любили свою землю. Кроме того, если в семье были одни девочки, эта семья автоматически становилась бедной - количество земли не соответствовало количеству ртов. В начале 20 века в Станице Луганской случился т.н. «помидорный бум». Казакам так понравился томат, что они стали засаживать под этот овощ все пустующие земли, включая левады и мусорники. А когда закончилось и это, начался передел земель под помидоры. Передел сопровождался, как и положено, стычками, вплоть до перестрелок.
«Стенка на стенку», или в черном-черном городе на черной-черной улице черный-черный человек...
Впрочем, без предвзятости, год 1795-й был знаковым для нашего региона. Он отмечен не только принятием решения о строительстве литейно-пушечного завода, но и началом промышленной разработки каменного угля. И вот, рядом с украинскими селами и русскими деревнями стали, как грибы после дождя, расти и множиться шахты, а вслед за ними - шахтерские и рабочие поселки, а в них уже складывались другие отношения, была совсем другая жизнь, более тяжелая физически и морально. Они - эти шахтеры и рабочие - утратили свою национальную культуру, все стиралось, смешивалось. И из этого смешения вырастало нечто новое, не всегда здоровое.
Все приезжавшие в Донбасс отмечали, что города и местечки очень грязные. Общие впечатления были жуткие: туда-сюда по черному городу и черным шахтам бродят черные мужчины, женщины, дети. Имелась в виду, конечно же, угольная пыль, покрывавшая все вокруг толстым слоем. Мыла было мало, и лица людей тоже были черные. Вся картина была черной. Шахтеры жили очень убого. В жилищах водились блохи, другие насекомые. Эту тяжелую жизнь хорошо иллюстрирует народная песня:
Мамашенька, я пропала -
За шахтера жить попала:
Шахтер - черный, шахтер - грязный,
Вечно пьяный, безобразный.
Религиозные праздники шахтеры считали нужным отмечать водкой. Пьянство было повальным. В результате рабочий месяц длился лишь двадцать дней. Шахтеров можно было понять. Условия их труда поистине были адскими. Опустившись в шахту и добравшись ползком по горизонтальному штреку к забою, горняк оказывался словно в склепе зажатым со всех сторон пластами угля и скальной породы. Ломать уголь приходилось обушком, лежа на боку. Сквозь трещины в камне сочилась, а иногда просто фонтанировала вода. Густая угольная пыль застилала глаза, забивалась в ноздри и рот, во все поры тела, продрогшего под вымокшей до нитки одеждой. Дышать было совершенно нечем, части тела постоянно отекали, а повернуться и сменить положение представлялось невероятно сложным.
И так ежедневно в две смены по 12 часов каждая, за исключением воскресных и праздничных дней, при этом - постоянные травмы, гибель от взрывов и газов, подземных пожаров и частых обвалов. Те инженеры, которые ради интереса пытались на собственном опыте пробовать, «как оно: быть шахтером?», выдерживали не более трех дней. Эти молодые и здоровые люди обессиливали и болели.
«Шахтер рубит со свечами,
Носит смерть он за плечами.
Позади она стоит,
Кулаком ему грозит.
Шахтер в шахту опустился,
С белым светом распростился,
До свиданья, белый свет!
Я вернуся или нет», - пелось в шахтерской песне, популярной в те годы.
Короткий отдых в кругу домочадцев и скудная зарплата не могли восстановить силы шахтера. Постоянный шум в переполненных людьми казармах, плач детей, супружеские перебранки, ругань не давали сомкнуть глаз.
Отец знаменитого В. Даля врач Луганского литейного завода, Иван Даль, осмотревший лисичанский рудник, в 1801 году писал в своем рапорте Гаскойну: «Мастеровые люди завода живут со многочисленными семьями в весьма тесных казармах. Съестные припасы, воду и все жидкости, также и телят, помещают тут же, отчего испаряющиеся влаги оседают на стены и заражают воздух, ни через какие, кроме дверей, отверстия не возобновляемый. Пищу употребляют нимало болезням не противодействующую по той причине, что ни одна почти семья не могла запастись ни квашеными, ни свежими овощами и кореньями».
Из-за пьянок постоянно возникали драки. Бывало, что в драку втягивалась вся улица. В ход шли кастеты, хрустели хрящи, лилась кровь. Часто один барак выходил против другого барака, что называли «стенка на стенку». В Луганске били даже тех, кто упал, хотя в России существовало негласное правило, которое запрещало так делать. Впрочем, кулачный бой был одним из видов развлечений в деревне, именно оттуда он и пришел в шахтерский поселок.
Дети копировали взрослых. Так, в Луганске ул. Петербургская делилась на теневую, рублевую сторону, по которой имели право гулять только купцы, чиновники, дворяне и их дети и солнечную, по которой ходили рабочие. И если какой-нибудь ребенок осмеливался нарушить это правило и перебегал на теневую сторону, был жестоко бит своими же сверстниками.
Не отставали и женщины. Во-первых, их били мужья. Про это в 1920-е годы сложили частушку:
В земле гроши отгребает,
В воскресенье водку пьет.
В воскресенье водку пьет.
В понедельник жинку бьет.
В 1928 году за три месяца в макеевскую милицию было подано 600 жалоб от женщин, которых побили их мужья. В Луганске бить жену не считалось зазорным, это было распространенное явление. Женщины не могли даже пожаловаться в милицию, потому что получили бы еще. Во-вторых, женщины сами дрались между собой. И еще неизвестно, кто дрался более жестоко: мужчины или женщины. «Прекрасным дамам» не хватало сплетен и лузганья семечек, они успевали еще и устраивать шоу типа современных боев без правил. Только сейчас женщины мутузят друг друга на ринге, а тогда они дрались прямо посреди улицы. Однако на них тоже ставили деньги, и драка превращалась в азартную игру, в ходе которой женщин намеренно науськивали друг на друга и дразнили зрители.
Шахтеры били своих жен, а шахтеров били, в свою очередь, инженеры. И не только били, но и пытали. Советская власть иногда находила и карала таких инженеров.
Луганск: Камброд - Гусиновка? Или Луганск: «собачевки», «шанхаи», «нахаловки»?
Луганск не был благостным островком посреди бушующего моря эмоций, бедности и достатка, полурабского труда, зажиточности или полуголодного существования. Окрест лежали не безбрежные пустующие степи, а донские станицы, хутора, украинские села, русские деревни, шахтерские поселки... А значит, нравы в Луганске царили похожие, со скидкой на городской уклад жизни. Кстати, когда же наш город стал называться Луганском? И когда он вообще стал городом? Долгое время (конец 18-го - конец 19 века) у будущего Луганска было будто бы два «сердца»: Каменный Брод и поселок при Луганском заводе. Развивались они параллельно: и там и здесь строились церкви, возводились дома, появлялись новые улицы. Целых три года (1806-1809 гг.) Каменный Брод успел побывать городом, и не просто городом, а уездным городом. Назывался он тогда Славяносербском (не путать с современным Славяносербском). После объявления Каменного Брода уездным городом сюда на жительство приезжают евреи и цыгане. В ноябре 1816 года екатеринославский гражданский губернатор писал: «Славяносербское купечество и мещанство <...> заключается в 132 душах, из коих до ста душ еврей и цыган...»
Конец этому положило сильное наводнение 1809 года. Неизвестно, как сложилась бы судьба Камброда - Славяносербска, если бы не вмешалась стихия. Как бы то ни было, следующие 73 года продолжали существовать две разных административных единицы - селение Каменный Брод и поселок Луганский завод. В 1882 году высочайшим указом императора Александра III они были объединены и возведены в статус уездного города под названием «Луганск». Царская милость была воспринята значительной частью жителей с нескрываемым раздражением. Сельские обыватели Каменного Брода и поселка Луганский завод не без основания видели в ней стремление казны поживиться за их счет.
Неприятие городского уклада жизни, который нес с собой высокие налоги, полицию, массу мигрантов и т.д., сохранялось в сознании коренного населения Луганска длительное время. Нравы, царившие в то время в городе, по свидетельству современников, несли на себе печать «постоянной неприязни и даже открытой вражды», разделявшей жителей трех больших исторически самобытных районов Луганска: поселка Луганский завод, Гусиновки и Каменного Брода. Объяснялось это тем, что в поселке Луганский завод жили в основном русские, выходцы из Орловской, Рязанской, Курской губерний, в Камброде было много украинцев, а в Гусиновке, где жили ремесленники, было очень много евреев.
«Довольно часто жители этих районов, - писал К.Е. Ворошилов, - не только молодые, но и весьма почтенного возраста, сходились в кулачных боях, стенка на стенку». Соратник Ворошилова И. Шмыров вспоминал по этому же поводу: «Достаточно было вам зайти со знакомой барышней в т.н. знаменитый Каменный Брод, как с вас требовали за «поземельное» бутылки 2-3; если отказывались или не было денег, то заставляли петь петухом или плавать по пыли и грязи и обязательно в присутствии вашей барышни; бывали случаи избиения или даже увечий». Часто в этих драках побеждали именно украинцы. В выходной день для них это было любимой забавой - идти «бить кацапов».
Ваш покорный автор нашел любопытный материал в местной газете «Луганский листок» за 1916 г., который также проливает свет на характер гусиновцев: «Гусиновка - это особый мир небогатого рабочего класса, который целую неделю тяжело и много работает, а в праздничные дни широко и шумно гуляет. В городе Гусиновка пользуется репутацией местности бесшабашной. Об удали гусиновской молодежи ходят различные легенды. Но, оказывается, гусиновцы умеют не только шумно гулять, но и чутко отзываться на запросы и нужды текущей жизни.
Попав в Преображенский лазарет, поражаешься той заботливостью и вниманием, которым гусиновцы окружают своих раненных героев. Палаты буквально засыпаны цветами. Молодые девушки несли роскошные букеты, перевязанные цветными шелковыми лентами, несли яблоки, виноград, груши. Окна палат осаждались посетителями. Чувствовалось, что гусиновцы не только любят своих раненых, но и благоговеют перед ними, как перед отечественными героями». (Поясню: после того, как началась Первая мировая война, в Луганске был организован госпиталь при Преображенской церкви).
Впрочем, легко понять, почему луганчане устраивали частые драки. Хоть на некоторое время можно было забыть о работе и «отключиться». Небогатым луганчанам начала 20 века не позавидуешь. Жилищные условия пролетарского населения Луганска разительно отличались от всестороннего комфорта поселка заводской колонии. Это являлось характерной особенностью городов Донбасса, где 40% рабочих жило в землянках, а остальным кров над головой давали наспех сооруженные рядом с предприятиями «казармы», «бараки», «каюты», «балаганы», за которыми тянулись к городским окраинам «собачевки», «нахаловки» и «шанхаи». Убедительным подтверждением катастрофического положения с массовым жилищем для рабочих может служить выдержка из доклада комиссии по исследованию положения горнорабочих на юге России: «Кроме землянок существуют совершенно неудовлетворительные жилища для семейных рабочих в виде так называемых «каюток», а для одиночек в виде казарм - сараев с небольшим количеством маленьких окон, без потолков и полов; спальня, столовая и кухня объединены, помещений для артельных поварих и умывальников нет, нары съемные и места в них не разделены, количество кубо-метров воздуха в помещениях не отвечает числу рабочих, живущих в них».
В этом официальном документе довольно точно описано типичное массовое жилище, где проходила жизнь большинства рабочих и шахтеров. Еще более впечатляющую картину жизни в таких условиях обрисовал К.Е. Ворошилов, обратившийся 1 октября 1906 г. с речью к луганским рабочим, собравшимся в связи с организацией профессионального Союза рабочих Российского общества машиностроительных заводов: «Это не жизнь, а кошмар. Я никогда не мог себе представить, что люди могут существовать в таких условиях, что в наше время есть углы, где люди изнемогают под бременем капитала... Это не квартиры, а лачуги, землянки с крышами вровень с землей. В темных и низких каморках с земляным полом вместе ютятся по нескольку семей, грязь и зловоние стоят невыносимые... Здесь же, под ногами в нечистотах плачут и кричат дети». И это была не просто агитация. Увы, это была правда. Конечно, не все в Луганске жили так. В центре города были красивые дома, выстроенные из камня, в классическом стиле. Принадлежали они купцам и дворянам.
Одноэтажный Луганск
Наиболее распространенным в то время массовым типом жилого дома был каменный (из кирпича или мергеля) особняк со входом со стороны двора и участком, отгороженным от улицы деревянным забором с воротами и калиткой. Усадебные дома выходили на улицу главной, фасадной стороной, хозяйственные постройки были сдвинуты вглубь двора. Двухэтажные дома в Луганске эпизодически стали возводиться лишь во второй половине и в конце XIX в., до того времени город был одноэтажным.
Почти в каждом жилом доме кроме традиционных сеней и передней были зал, гостиная, спальня, девичья, лакейская, людская; дополняли планировочную структуру дома кухня и чулан. Дворовое хозяйство также было солидным: каретный сарай и конюшня, ледник и сарай для птиц, кладовая и строения «для поклажи дров», баня, а часто и сторожевая будка. Обязательным был небольшой сад (палисадник).
К сожалению, с приходом промышленных предприятий в край, с началом развития промышленности, шахт психологический климат в крае значительно ухудшился. Огромное количество мигрантов, толком не обустроенных, заполонили донецкие степи. Часто они входили в конфликт с местным населением. Население Луганска росло с потрясающей быстротой за счет приезжих. Сравните сами: 1910 г. - 42687 чел., а 1911-й - 61400 чел.! В 1911 году было выдано 150 разрешений на строительство больших частных домов. Сведения взяты из сборника «Весь Луганск в кармане».
В начале 20 века в Луганске национальную одежду уже не носили. Жители одевались кто как мог и хотел, сообразно толщине своего кошелька. Многие рабочие любили питаться не дома, а на рынке в так называемом «обжорном ряду», где можно было поесть гарячие щи и кашу. Там были разные забегаловки, где можно было не только пообедать, но и выпить водки. Съестным торговали главным образом подростки: пирожками, грибами, мочеными яблоками, леденцами и др. У Ворошилова тоже был любимый трактир на улице Екатеринославской, 7 (нынешняя ул. Октябрьская). В период гражданской войны и некоторое время после нее Луганский ликеро-водочный завод не работал. Поэтому большевики иногда с оружием в руках отстаивали спирт от представителей других военных формирований, а также от толп жаждущих горожан. А вот когда он заработал (случилось это в 1924 году), 40% рабочих перестало регулярно выходить на работу. Пьянство засасывало рабочих. Пили везде, даже в туалетах. Пили все: рабочие, безработные, мужчины, женщины, старики, дети... Это явление клеймила местная газета «Луганская правда», что, впрочем, мало помогало исправить положение.
Как видим, приход советской власти мало что изменил в образе жизни луганчан. Также не хватало жилья, многие жили просто в нецивилизованных условиях. Например, в 1926 году комиссия горсовета обследовала квартиры милиционеров и их семей и пришла к выводу: семьи живут в большой тесноте, кухня темная, нет никаких условий для проживания в этих квартирах детей. Городской бани до 1927 года не было. Все мылись, как могли, в тазах и корытах. Здравоохранение постоянно реформировалось, врачи едва успевали бороться с последствиями войн: педикулезом, тифом, туберкулезом... Положение чуть улучшилось к началу 1930-х годов. Во многих домовладениях были обустроены отхожие места с выгребными ямами, помойные ямы, мусорные ящики. Вывоз мусора осуществлялся только в определенные свалочные пункты. Наблюдение за этим было возложено на милицию и саннадзор. За чистотой во дворах следили дворники.
Однако не все было плохо. Люди работали, развлекались, учились. Вот что мы находим в воспоминаниях поэта М. Матусовского: «Не знаю, гуляют ли в нашем городе по субботам и воскресеньям так, как это бывало в дни юности? Как будто по какому-то негласному уговору, гулянье происходило на сравнительно ограниченном плацдарме - от городского сквера до булочной на углу Пушкинской и Ленинской и обратно. Гуляющие двигались плотно, тесно, двумя потоками навстречу друг другу. Барышни теснились отдельно, делая вид, что им все на свете безразлично, и одуряюще пахли духами «Белая ночь», рисовой пудрой, кремом для сухой кожи и палеными волосами, - холодный способ завивки тогда еще не был известен, и приходилось пользоваться раскаленными щипцами. Были здесь свои признанные красавицы, из-за которых возникали междоусобные войны и которые, если бы у нас привилась вдруг мода на конкурсы красоты, с полным правом могли бы претендовать на звание мисс Каменный Брод или мисс Канавная улица. Кавалеры держались своей обособленной компанией, распив для храбрости четвертинку вишневого ликера.
Способов завести знакомство было великое множество. Возьмем, к примеру, самый примитивный: можно было начать разговор издалека, с картины «Месс Менд», идущей вторую неделю в кино; а то еще с погоды: вот, мол, сегодня душно, просто дышать нечем, а вчера после дождя было ничего, прохладнее; или обратиться с вопросом: что это ваша подружка такая серьезная и всегда ли она бывает в мрачном настроении?».
На этой возвышенной, лирической ноте хочется закончить свое повествование. Если кто-то любит х/ф «Покровские ворота», там, кажется, есть такой пассаж: пронеслись 50-е, 60-е пролетели, подкрались 70-е, или нечто в этом роде... Над Луганском также пронеслись и 40-е и 80-е. О нравах, которые царят в современном Луганске, думаю, читатель осведомлен гораздо лучше меня.
P.S.
При подготовке материала автор использовал следующие книги: «Военно-статистическое обозрение Российской Империи», Т.12, СПб., 1850; «История родного края», Т.2, В. Башкина, Ф. Горелик, Г. Намдаров, Луганск, 1997 г.; Феодосий Макаревский: Материалы для историко-статистического описания Екатеринославской Епархии: Церкви и приходы прошедшего XVIII столетия, 1880; «Ворошиловград. Истрико-архитектурный очерк».
