Дрых ходил по залу и внимательно осматривал картины. Одни представляли собой гладко выутюженные, натянутые простыни, покрытые ломом монохромных линий. Эти наводили на мысль о миллиметровой бумаге и чертежах. На других из небрежно брошенных мазков вырисовывались дрожащие силуэты, ни в какую не желающие складываться в хоть сколько-нибудь знакомые образы, а на третьих были нарисованы настолько не сочетаемые между собой предметы, что композиция явно попирала все вселенские представления о гармонии.
Вениамин с явным недовольством в глазах плелся за Дрыхом. Когда Дрых останавливался возле очередной картины, кот плюхался на пол и тоже задирал голову к раме, но в его взгляде не было ни капли интереса.
— Дрых, пошли отсюда, мне уже надоело смотреть на эту мазню.
— Кот! Это ж авангард! Ты ничего не понимаешь в искусстве! — Дрых явно напирал на слово "авангард", а обвинительное "ничего" прозвучало с некоторой обидой.
Кот обвел взглядом выставочный зал и вскинул бровь:
— И что? Теперь весь этот бред к искусству можно приравнять?
— А вот что, по твоему, искусство, Вениамин?
— У меня конечно деда философа нет, тут я тебе трактат не напишу, но искусство должно быть красивым. А не эта мазня! — махнув в сторону картины, на которую в хаотичном порядке была нанесена краска, а с левого верхнего угла рамы свисал рукав от старого свитера, парировал Вениамин.
— Искусство понятие более широкое, чем красота, оно может быть и ужасным, вспомни хотя бы "Гернику" Пикассо.
У Вениамина смутно в голове родились образы лампочки, быка и коня. Кот подумал еще раз, но просветления не достиг.
— И? Это ж Пикассо, ему можно и такое нарисовать. А вот 23-летнему Егору А-на-лен-до-ви-чу, — прочитав по слогам подпись под картиной, продолжал кот, — три треугольника и пару кругов разных цветов рисовать не стоит. Пусть для начала докажет, что может рисовать так, как художники до него рисовали, а уж потом пусть свои круги рисует.
— Это ты правильно, Вень, подметил: всякий норовит в Творцы записаться...
— А потом всю эту мазню еще и авангардом обзывают!
— А что еще авангардом называть? Да, тут много дилетантства, но есть же и куча новых идей, которые заставляют искусство развиваться.
Они остановились возле полотна размерами превышающими рост Дрыха в два раза и такой же непомерной ширины. Полотно было закрашено темно-зеленой краской, похожей как цвет листьев под конец лета. Комья краски стекали по холсту в нижний угол, образуя там внушительный сталактит. Дрых уставился на картину, забыв про разговор, кот смиренно сел у ног хозяина и с издевкой изобразил умиленное любование. Иногда он посматривал на остальных посетителей выставки: у большинства людей на лице читалась такие же оторопь и недоумение, которые испытывал и Вениамин. Кто-то наоборот внимательно и досконально изучал каждую картину. "Одиночество" — прочитал кот под картиной, на которую так пристально смотрел Дрых.
Это трансовое созерцание могло продолжаться долго, но тут Вениамин почуял несомненный запах говна, который доносился из следующего зала.
— Дрых, тебе это ...дерьмом не пахнет?
— Вениамин! Раз ты не понимаешь такое искусство, то не стоит его так прямо унижать.
— Да нет же, воняет! — настойчиво повторил Вениамин.
— Ну каким таким дерьмом, Вениамин, тут же все-таки музей, а не общественный туалет.
— Пошли за мной, — кот расправил усы и побежал в соседний зал.
Перед глазами Вениамина и Дрыха предстал арт-объект "Мысли людей". В кучу говна, предположительно человеческого, были натыканы банки из-под Кока-колы, а также стаканчики и пакеты из МакДональдса. Зажимая носы, публика внимательно рассматривала композицию, но вскоре уходила из зала, наверное, так и не успев понять "величия замысла".
— Охренеть, — только это смог сказать Вениамин.
Тут даже толерантный Дрых задумался над всем, о чем спорил с Вениамином.
Эпилог
Вечерний караул подподъездных бабушек настороженно косился на распахнутое окно на пятом этаже, из которого доносились вопли вокалиста Exploited, сдобренные кошачьм завыванием.
— Дрых, не надо в оранжевый! Давай лучше в фиолетовый! — Вениамин схватил первую попавшуюся под лапу банку и тыкнул в лицо Дрыху.
Дрых придвинул с двери стол и, уверенный, что через дверь кот точно не сбежит, мерно разводил оранжевую краску в банке.
— А чем тебе уже оранжевый не нравится?
— Да надо мной весь двор смеется, когда я оранжевый. Не крась меня в оранжевый!!!
— Они обыватели, им не понять настоящей маргинальной мысли, которая не терпит диктата морали и законов общества.
— Чего? Насмотрелся на авангард сегодня, так мысли умные поперли, — с издевкой в смехе, сказал Вениамин, — хочешь сейчас тебе авангарда нарисую?
Вениамин вырвал банку с краской из рук Дрыха и выплеснул ее на стену, увешанную плакатами групп. Краска ручейками стекала к полу, а Вениамин, взяв со стола чернильную ручку, прямо по краске написал: "Кумиры в оранжевом". Чернила, смешиваясь с краской, растекались, в итоге слова расплылись и отчетливо разобрать можно было только "....мир...ран...".
— Получи работу, — довольный своей выходкой, сказал Вениамин и с победным видом полез на карниз.
Дрых еще долго смотрел на оранжевое пятно и думал: "Так что есть искусство... на самом деле?"
