Михал Степаныч всегда жил по принципу «разрешено всё, что не запрещено». Геннадий Иннокентьевич напротив, всегда придерживался того взгляда, что «запрещено всё, что не разрешено».
Михаил Степаныч считал себя человеком дела, а Геннадий Иннокентьевич себя – человеком слова. Совершенно непохожие друг на друга ни внешне, ни тем более внутренне, оба они были милыми стариками, доживающими свой век в старых хрущёвках: Михал Степаныч в серой, раньше предназначавшейся для семей военных, а Геннадий Иннокентьевич в белой, куда в прошлом селили всех подряд. А объединяли наших героев лишь общий двор между домами, лавка во дворе и скука, начавшаяся почти сразу после выхода на пенсию. Так и проводили они день за днём, сидя на лавке (выбитой в своё время Геннадием Иннокентьевичем у ЖЭКа) под тенью каштана, вымахавшего в такую громадину из маленького деревца, посаженного Михал Степанычем в день рождения первого сына.
Дети, кстати, навещали стариков всё больше по праздникам, будто косвенно подтверждая, что теперь уже не нуждаются ни в родительском совете (что не давало покоя Михал Степанычу), ни в родительском тепле (что огорчало Геннадия Иннокентьевича). Только разговоры друг с другом и спасали от одиночества. А нашим героям было что порассказать и что обсудить: тут и истории их жизней, и последние мировые новости, и анекдоты, и философские мысли, и многое-многое другое. За беседами и спорами время шло не так заметно. А чтобы и руки занять хоть чем-то, наши герои играли в любимые игры, благо такие у них были: Михал Степаныч уважал домино ещё с юности, а Геннадий Иннокентьевич мог часами просиживать за шахматными партиями. С утра и до вечера они разговаривали, иногда лишь отвлекаясь на обдумывание хода в какой-то очень уж сложной ситуации. Стоит отметить, что если диалог они вели вместе, то играли каждый сам с собой: Михал Степаныч время от времени задумчиво бурчал под нос: «Тэк-с… Рыба!», а Геннадий Иннокентьевич, изредка сверяясь с шахматной энциклопедией, неспешно передвигал фигуры.
Каждое утро, после сытного завтрака Михал Степаныча и легкого – Геннадия Иннокентьевича, они выходили во двор, здоровались и вместе прогуливались по парку, так кстати расположенному возле их домов. После этого наши герои занимали свои привычные места и наслаждались, как могли, новым днём. Михал Степаныч, бывало, высказывал: - Да ведь мы же, мы, а не какой-то дядя, делаем будущее! От нас зависит, каким оно будет! Жить-то, надеюсь, будут лучше, чем сейчас! На что Геннадий Иннокентьевич ему привычно возражал: - Ну как же, милейший… Мы с вами делаем настоящее, и от нас зависит, что нас окружает и что имеем…. Тут, будто взяв за правило, Михал Степаныч начинал закипать:
- Да позвольте! Да что это! Вы-то! Уважаемый человек, а глупость говорите! Мы-то с вами зачем здесь? Чтобы дееетяям жизнь наладить. Так ведь и мой отец для меня старался, и дед для отца и…
- И что с того? Мы-то с вами прежде всего для себя жить должны.… Нет, дети-то, внуки само собой… Поставить на ноги… Отчий дом и родительская ответственность… Но это же наши жизни, мы себя выражать должны…
- Так а я себя вот и выражаю так! Всю жизнь пахал, чтоб детям, моим детям, легче было себе дорогу-то пробивать! А потом и они обо мне позаботятся!… Старики спорили и словно молодели. Их не заботило, кто прав, а кто заблуждается: они наслаждались тем, что кто-то их ещё слушает, вникает в их слова… Ведь жить-то осталось совсем чуть-чуть, а как, зачем и для чего они даже в старости решить не успели.
Хотя… Время ещё есть. Ещё есть.
