К 65-летию окончания 2-й Мировой войны. Из цикла рассказов "Соколиный полет "пешки".
По воспоминаниям летчика-полбинца, воевавшего на фронтовом пикирующем бомбардировщике «Пе-2». Лучший советский самолет-бомбардировщик 2-й Мировой войны, который фронтовики ласково называли - «пешка».
Рожденный в «рубашке» I Спас-дерево http://awards.yousmi.by/article/4865.html
II Место в строю. http://awards.yousmi.by/article/4866.html
III Один из "девятки" http://awards.yousmi.by/article/4856.html
ОДИН ИЗ «ДЕВЯТКИ»
Своих друзей прекрасные черты - Сквозь лик войны
дано в миг разглядеть… Не раз глядеть иначе.
Когда один живой из всех, кто клином шли единым,
Когда летишь и падаешь на землю криком соколиным, -
Лицом войны к лицу друзей ты обращаешься и плачешь.
Я несколько раз так - один возвращался на свой аэродром из всех, кто на задание летал. Хуже нет, когда вот так - один прилетаешь.
Один раз вернулся не то, чтобы совсем один из всех полетевших на задание, а один из всей своей эскадрильи. Как раз в день освобождения Харькова. Командир полка Пчелкин в том вылете погиб. В 43-м под Харьковом, в районе Березовки бомбили всем полком. Тогда это было 12 самолетов, такие потери были за время Курской дуги. Три экипажа живыми только и вернулись на аэродром. А из пяти самолетов именно нашей эскадрильи только мой домой прилетел.
А другой раз – тогда вообще один вернулся из всех, кто полетел. Никто больше из девятки не прилетел.
Этот вылет вообще был непонятным. Так и осталось темным все это. Потом были слухи, что вроде какое-то предательство было, где-то в штабе, что сообщил кто-то немцам. Но так оно и осталось не ясным. Хотя не знаю, просто, что такое случайно произошло – может, конечно, и могло так все совпасть. Как другие рассуждали, которых там не было.
Но мне до сих пор не вериться, что так оно все произошло из-за случайного стечения обстоятельств.
Так - как оно все происходило.
Вот и тогда сразу и сейчас сидит в голове, что немцы именно нас ждали. Потому что их не два-три истребителя, как обычно они летали, а именно такое количество, вроде как специально собранная группа. Поскольку ждали именно девятку «пешек» и два звена истребителей прикрытия. Прикрытие сразу оттеснили от нас. Потому что все шесть наших «яков» сразу в карусели закрутились – на каждого по немцу было. А те «мессеры», что остались, тоже не один или два.
Когда девятка «пешек» идет, то совместная огневая мощь такая, что если немцев одна-две пары истребителей, то они и не пытались обычно атаковать. Хотя это от разного зависело – начинают атаковать или нет: откуда они летят, какой запас у них горючего и другие причины могли быть.
А тут чуть ли и на каждого из нас по паре «мессеров». На пары разбились и атаковали один за другим. Причем самолеты эти немецкие какие-то разрисованные были на всю длину. Чего там намалевано было – рассматривать некогда было, но не «бубны»-«трефы», как до этого встречались.
Это одно. А другое – как они находились в воздухе по отношению к нам в тот момент, когда мы встретились.
Они находились так, что им и маневра никакого практически не нужно было делать. Для того, чтобы начать атаковать. И по высоте и по расположению, направлению полета - просто лучшей позиции для атаки не придумаешь.
Выше нас как раз, идут не встречным курсом, а наискось, поперек как бы нашего курса. Не надо время ни набрать высоты для атаки, как обычно, ни облететь – немцы атаковали обычно, чтобы сверху и сзади зайти на «пешку». Снизу атаковать редко какой брался.
А тут еще они находились именно и со стороны солнца. Ну, просто идеальный вариант.
Буквально, чуть только довернули и пошли атаковать, что называется, минуты не было у нас, чтобы сообразить, чего делать. Мы только из облачности - а она такая, плотная была, темно там было - вылезли на солнце. Солнце прямо в глаза бьет, ослепило просто на какое-то мгновение – этих немцев не сразу и рассмотреть можно было. Они почти со стороны солнца как бы так летели.
Первая группа атаковала истребители наши – и увела их. А вторая группа прямо следом за первой – на нас.
И как оно все так сложилось.. Не могу поверить, что все это случайно. Тем же немцам, если бы так случайно встретились, тоже надо было время сообразить, между собой чего-то переговорить. Кто там одной группой «яки» наши атакует, а кто во второй группе – на нас.
Сколько осталось в памяти, даже никаких слов или команд на немецком не слышал в эфире. Может они на какой-то другой частоте, конечно, были. Хотя и до того и после, обычно – мы их слышим, они – нас. На одной волне все говорят. Поэтому такое впечатление, что они и ждали, и знали, сколько нас летит и на каком курсе и в какое время. Где мы линию фронта будем переходить, и на какой высоте.
Мы взлетели, причем все девять ушли нормально. Когда столько взлетает группа, часто у кого-то чего-то забарахлит. Пока запасной взлетит вдогонку – его подождать надо, круг - а то и несколько - над аэродромом делается.
А в этот раз все нормально. Причем над нашей территорией облачность. И большая такая, между нижней и верхней кромкой расстояние как раз захватывала выбранный эшелон пролета линии фронта.
В таких случаях всегда в облака уходили.
Ближе к линии фронта мы в туда в облака спрятались, на заданную высоту ушли, и как раз с земли не видно. Вроде повезло, удачно для нас получалось.
А дальше… Линию фронта только вот перелетели – облака, словно, как отрезал кто.
Прямо из облачности вылетаем – небо чистое, солнце сверкает и немцы – справа и выше как раз на той высоте, с какой им лучше всего и атаковать. Они вроде как вдоль линии облачности летели. Так под углом немного.. Специально будешь рассчитывать – лучше почти и не придумаешь.
Тут же, чуть не с первого захода, подожгли самолет ведущего нашей девятки. Немцы парами заходили. Может, вторая пара зажгла. И похоже в летчика попали, потому что самолет сразу как-то клюнул вниз. Так еще любой летчик нормальный старается тянуть в строю, сколько может. Особенно если ведущий. А ведущим тоже не любого ставили.
А тут немцы парами друг за другом на нас. Одна пара отстреляла – попала нет, уходят опять на набор высоты, а следующая пара атакует. Одни на передних в группе, а другие на задних. Оно почти как бы одновременно.
Видно, опытные все летчики у немцев подобраны были. И не просто опытные, а, что называется, чувствуют друг друга. Хорошо знают, какая пара как работает, то есть вместе не первый раз так летали.
Ведущий «мессер» из пары целит, чтобы самолет зажечь или летчика убить, а ведомый старается подавить огонь штурмана или стрелка-радиста. Штурман со своего места стреляет назад, верхнюю полусферу закрывает.
Стрелок сбоку стреляет, откуда атакуют. Стрелки-радисты переставляли свои пулеметы на левый борт, или с правой стороны вести огонь. Иногда могли этим же пулеметом и верхнюю полусферу полностью обстреливать - им надо было в верхний лючок тогда вылезть. Но так редко кто делал.
Экипаж начинает стрелять в того, кто в по ним стреляет. А первый тогда не так боится подойти ближе, прицелиться. Они же не по прямой совсем заходят на цель, тоже маневрируют, крутятся в воздухе, чтобы в них не так легко попасть было. Висит над тобой сверху, со стороны так - левой или правой. И вроде, как танцует с крыла на крыло. От трасс, которые летят в него, уклоняется, виляет все время. Подбирает момент, когда ему можно под углом атаки изменить полет, огонь открыть, в прицел словив мотор. По моторам они главным образом целили. А если повезет, то попасть по летчику – это лучше всего
Наши - один за одним - начали вспыхивать как спички. Ну, буквально, за несколько минут, может, за пять минут – строя нет и все горят. Время в такие моменты совсем по-другому воспринимается – на часы не смотришь ведь.
Иногда такие минуты бывали – и не поймешь потом, сколько их было.. Пять или двадцать..
Я в третьем звене был, все это происходило, что называется, у меня на глазах. Кто начал бомбы сбрасывать – чтоб маневренность появилась. Несколько куполов парашютов в разных местах вроде заметил. И самому ж надо уворачиваться, закрутилось тут все со всех сторон.
Когда все загорели, сколько мог увидеть – может так показалось, в такие моменты всего не упомнишь – понял, что надо уже самому как-то спасаться. Когда строй развалился – все, тогда уже каждый спасается, как может. Да тут он и не развалился. Просто всех в этом строю и перебили.
Вроде кто-то впереди тоже сбросил бомбы и начал переводить самолет в пикирование. И я за ним. Бомбы сбросил – там уже не важно куда, спикировал. Под углом чуть ли не под 90 градусов.
В такие моменты от страха сам не соображаешь, что делаешь. Градусов 80, наверное, точно. Самолет легкий, без бомб.
В пике свалил самолет. Когда без бомб, то и под 80 градусов можно. Особенно в такие моменты. От страха все настолько сжимается. Да когда другие, рядом с тобой летящие, погибают. Это если один-два из группы. А когда вот так – все и практически сразу. Потому что впечатление, что все это происходит в одно мгновение. Хотя оно, может, и минут десять этот бой длился.
За мной двое погнались, когда ушел в пикирование. Ни «мессеры», ни «фоккеры», да вообще, любые, и наши тоже, истребители под таким углом пикирования, как «пешка», не могли лететь. В штопор срывался самолет, становился неуправляемым.
Поэтому как бы на своем предельном углу пикирования сверху по курсу начали лететь, чтобы потом, когда из пике выходить будешь, сверху опять напасть. Но это мало кому удавалось, если опытный летчик на «пешке».
Разница в скорости еще. Они как бы вперед залетают, хоть и пытаются сбросить скорость. Но пикируют же тоже – скорость не очень уменьшишь. А курс выдерживают, по которому должен выскочить под них, если так прямо и лететь будешь.
Поэтому чаще мы всего не просто из пикирования выходили, а с разворотом, чтоб с этого курса уйти. Самые опытные немецкие летчики поэтому начинали доворачивать немного влево.. Потому что левый боевой разворот – это все так летали. И мы, и немцы – только в левую сторону боевой разворот.
И в училище так всех учили разворачиваться, и на тактических занятиях только такой вариант разворота рассматривался. А я себе как-то еще раньше сообразил, отчего только влево, почему тоже самое - вправо нельзя сделать.
Подумал, и как-то на «охоте», когда «мессер» погнался за мной – так от него ушел. Спикировал, он за мной летит и влево забирает, а я через правое крыло с разворотом. Он меня и потерял тут же.
Потом если один летал – всегда так уходил.
Даже без пикирования - тот же боевой разворот только через правое крыло. И сколько раз я так не делал, ни один немец за мной этого не повторял.
И от этих двоих я таким же приемом ушел. Из пикирования – с боевым разворотом через правое крыло. Они, видно, меня совсем из виду потеряли. Им сверху, когда ты над самой землей – разглядеть тяжело.
Так и вернулся один.
Зарулил на стоянку. Моторы выключил. Вылезли с ребятами. Стрелок-радист раненный, задело легко, а штурман – целый, нормально. Самолет весь в дырах. Фюзеляж, плоскости крыльев, и левая, и правая, где кабина летчика – все изрешечено. По дыркам видно, что насквозь пробивало и слева направо, и справа налево. Хотя сразу не рассматривал особенно. Просто глянул на весь самолет, на кабину свою.
Потом уже еще рассматривали, на следующий день. Видно, что не только одиночные попадания были, а просто очередями целыми были попадания. Сколько их таких очередей – чего уже там считать. Но не одна и не три. Некоторые от носа и почти до хвоста – дырки на одной линии. А некоторые снизу вверх. И так, и так попадали. То с одной стороны самолета входные, а с другой уже на вылет дырки. То наоборот.
Как ни в кого из нас не попала ни одна пуля – странно даже. Там же в пушках не пулеметные даже пули, почти снаряды уже.
Действительно, самолет был как дуршлаг вот этот, что на кухне используют..
Штурман и стрелок пошли вместе в медсанчасть. Вроде рана, что и в госпиталь не отправят, может быть, но – кто знает. Сразу после боя – раненый и не всегда соображает еще, больно или нет. Упадет по дороге.
Когда я вылез из самолета… Тут самого так настреляли, всего колотит… А как увидел на стоянке вещи разбросанные, ребята оставили.
Перед вылетом мы все вместе лежали на траве возле самолетов, пока ждали команды лететь, прямо на стоянке. Уже конец весны где-то был, все зелено, и солнце уже пригревало. Кто на какой-то куртке сидит, кто шинель взял и лег. Нас же много было – девять экипажей по три человека.
И кто во что горазд, как всегда в такие моменты… Кто там дремал, кто какие-то байки травил, кто какой-то соломинкой щекотал кого-то. Кто-то в чехарду, друг через друга прыгали, смеялись. Ну, дурачились, как дети. В таких случаях всегда так было, когда надо ждать приказа, погода хорошая. Возраст-то по 20 с небольшим лет у всех, а стрелки-радисты еще моложе были.
Вылез из самолета на стоянке. Увидел все эти вещи ребят, они их так и бросили, побежали по самолетам – вся эта картинка перед вылетом у меня в глазах встала: я их голоса, смех слышу еще, кажется…
Все это было каких-то минут сорок назад. Даже меньше. И все…
Только их вещи лежат.
Стоянка пустая, один мой самолет на стоянке..
Это ж все были друзья, товарищи, почти со всеми много месяцев и жили, и на задание летали вместе.
Что-то такое нахлынуло, даже объяснить тяжело. Обида, какая-то горечь такая… Внутри как-то аж запекло, сжало не сердце, а в середине где-то.
Говорят – на душе тяжело, а тут – не тяжело, а как именно душу запекло и, вроде, как кто-то сжал в кулак до боли. Не знаю, чего там душа есть.. Но оно не сердце схватило, а чего-то другое. И горло так перехватило – вздохнуть не можешь, кажется.
Не только за всех ребят, что только что сгорели. Как бы понимал, что, может, не все погибли – несколько парашютов видел. Хотя «мессеры» могли успеть добить из пушек уже, пока на парашютах висели. Выпрыгнул и парашют раскрыл живым, а приземлился мертвым – такое не раз случалось.
Увидел эти их вещи, но как-то не только за это сегодняшнее стало невмоготу, а вообще, за всю эту жизнь нашу всех вместе, свою жизнь такую почти с детства, как мать умерла и мачеха появилась. Что-то так сжало внутри, просто, как кто-то в кулак сжал как-то изнутри.. Как перевернулось что-то, оборвалось..
Сел возле шасси тут же. Штурман с радистом еще звали с собой. Махнул им рукой: уйдите, сами идите – они и ушли..
Не знаю, сколько я там просидел.
А тут приходит какая-то «матчасть».. Девчонок всех из обслуживания, которые при штабе, санчасти там были - мы тогда между собой «матчастью» называли. Какие-то котелки мне тычет с едой.. Тут не то, что есть не хочется, тут..
Уйди отсюда, говорю.
***
Я ее до этого как-то даже и не видел вроде. Девчонки, которые как официантки столы накрывали, посуду убирали – те еще знакомы по лицам были. А которые на кухне поварами – их и не знали. А после войны уже и поженились в Вене, полк на аэродроме в Австрии базировал. Оттуда и на Берлин летали бомбить, и в операции по освобождению Праги участвовали.
А хуже нет, когда вот так один из всех прилетаешь...
