Послышались шаги. По темной улице шагает, еле шагает, человечек. В руках - сумка. Она почти пуста. На дне сиротливо лежат несколько кусочков хлеба и уже почти протухшее мясо. Казалось бы - мерзость, но... Это могло спасти кого-нибудь от голодной смерти.
Запах. Человечек морщится. Он пошатывается. Лицо болезненно-белое, губы отдают мертвой синевой, они дрожат, холодный бездумный взгляд - он похож на зеркало, отражающее темноту. В глазах мелькает. Расплываются круги. В мозгу крутится наивное, детское, истинное, чистое: " Господи, прости меня! Я не мог иначе! Я украл... Отец может умереть... от голода..." Мысли прерываются, головокружение. "Я должен идти. Отец... ждет..."
И в этот момент встретились два тела, два голодных тела. И две души, две кого-то любящие души, готовые ради близких на всё: на убийство и на кражу.
Нож ворвался в детскую плоть. " Боже, прости меня! Умирает сын. Я не могу иначе".
Детская кровь вспорхнула вольной птицей, взлетела и разорвала кристаллы снега раскаленными красными иглами. Снег был таким же чистым, как душа, которая в последние минуты жизни отмаливала грехи убийцы у Всевышнего, которая немного покружила над грешной землей и находилась уже на пути ввысь, к тому, кто все простит.
По лицу убийцы потекли слезы; на ресницы выпала соль всех океанов. Он ещё не видел жертвы, он просто УБИЛ. Он поднял бездыханное тело, стряхнул снег с её лика, от которого веяло чем-то болезненно-белым, на котором уже не дрожали синие от холода губы. В горле застрял ком. Душа медленно умирала. Душа убийцы.
Крик. Пронзительный. Жалобный. Яростный. Просящий и отвергающий всё. Как вой раненной волчицы. Он видел перед собой лицо, которое недавно мелькало в сознании. Те самые синие губы и бледное лицо. Иней на ресницах, обтесанные голодом скулы и ... больше ничего. Плоть. Всего лишь плоть.
Крик, крик, ещё крик... И на белом и чистом снегу лежат два тела: отец и сын. Их души уже недосягаемы, высоки до хрипа в горле. Они простят друг друга. Простят и станут ещё чище, чище, чем тот белый, но окровавленный снег.
